Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы
в бога не
веруете; вы
в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере,
в вере тверд и каждое воскресенье бываю
в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
— Я не
веровал, а сейчас вместе с матерью, обнявшись, плакали; я не
верую, а ее просил за себя молиться. Это
бог знает, как делается, Дунечка, и я ничего
в этом не понимаю.
— И-и-и
в бога веруете? Извините, что так любопытствую.
— Ты безбожник! Ты
в бога не
веруешь! — кричали ему. — Убить тебя надо.
— Слава
богу! А как мы боялись именно этого, я и Софья Семеновна! Стало быть, ты
в жизнь еще
веруешь: слава
богу, слава
богу!
Добро Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и
в господа
бога не
верует; а ты-то что? туда же лезешь?»
— Тебе охота знать,
верую ли я
в бога?
Верую. Но —
в того, которого
в древности звали Пропатор, Проарх, Эон, — ты с гностиками знаком?
—
В бога, требующего теодицеи, — не могу верить. Предпочитаю
веровать в природу, коя оправдания себе не требует, как доказано господином Дарвином. А господин Лейбниц, который пытался доказать, что-де бытие зла совершенно совместимо с бытием божиим и что, дескать, совместимость эта тоже совершенно и неопровержимо доказуется книгой Иова, — господин Лейбниц — не более как чудачок немецкий. И прав не он, а Гейнрих Гейне, наименовав книгу Иова «Песнь песней скептицизма».
«Слишком умна для того, чтобы
веровать. Но ведь не может же быть какой-то секты без веры
в бога или черта!» — размышлял он.
Но теперь она
уверовала в Андрея не слепо, а с сознаньем, и
в нем воплотился ее идеал мужского совершенства. Чем больше, чем сознательнее она
веровала в него, тем труднее было ему держаться на одной высоте, быть героем не ума ее и сердца только, но и воображения. А она
веровала в него так, что не признавала между ним и собой другого посредника, другой инстанции, кроме
Бога.
Где Вера не была приготовлена, там она слушала молча и следила зорко —
верует ли сам апостол
в свою доктрину, есть ли у него самого незыблемая точка опоры, опыт, или он только увлечен остроумной или блестящей гипотезой. Он манил вперед образом какого-то громадного будущего, громадной свободы, снятием всех покрывал с Изиды — и это будущее видел чуть не завтра, звал ее вкусить хоть часть этой жизни, сбросить с себя старое и поверить если не ему, то опыту. «И будем как
боги!» — прибавлял он насмешливо.
— Да вы, кажется,
в Бога веруете? — спросил Марк.
Я, конечно, не для того, чтоб вас дразнить, и, поверьте, что
в Бога верую; но все эти тайны давно открыты умом, а что еще не открыто, то будет открыто все, совершенно наверно и, может быть,
в самый короткий срок.
— Просто-запросто ваш Петр Валерьяныч
в монастыре ест кутью и кладет поклоны, а
в Бога не
верует, и вы под такую минуту попали — вот и все, — сказал я, — и сверх того, человек довольно смешной: ведь уж, наверно, он раз десять прежде того микроскоп видел, что ж он так с ума сошел
в одиннадцатый-то раз? Впечатлительность какая-то нервная…
в монастыре выработал.
Бога своего он любил и
веровал в него незыблемо, хотя и возроптал было на него внезапно.
Итак, принимаю
Бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его, и цель его, нам совершенно уж неизвестные,
верую в порядок,
в смысл жизни,
верую в вечную гармонию,
в которой мы будто бы все сольемся,
верую в Слово, к которому стремится вселенная и которое само «бе к
Богу» и которое есть само
Бог, ну и прочее и прочее, и так далее
в бесконечность.
На что великий святитель подымает перст и отвечает: «Рече безумец
в сердце своем несть
Бог!» Тот как был, так и
в ноги: «
Верую, кричит, и крещенье принимаю».
— Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать
в любви, будете убеждаться и
в бытии
Бога, и
в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения
в любви к ближнему, тогда уж несомненно
уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти
в вашу душу. Это испытано, это точно.
Они и
в Бога не
веруют, может быть.
— А теперь, стало быть,
в Бога уверовал, коли деньги назад отдаешь?
— Как, да разве вы
в Бога не
веруете?
А которые
в Бога не
веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца.
Так что неустанно еще
верует народ наш
в правду,
Бога признает, умилительно плачет.
— Он у меня, уже у подсудимого, деньги таскал взаймы! Бернар презренный и карьерист, и
в Бога не
верует, преосвященного надул!
— Червонца стоит твое слово, ослица, и пришлю тебе его сегодня же, но
в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь; знай, дурак, что здесь мы все от легкомыслия лишь не
веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых, времени
Бог мало дал, всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться, не только покаяться.
— А я
в Бога-то вот, может быть, и не
верую.
Но зато я
верую,
в Бога верую.
— Хороший он человек, правдивый, — говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат,
в бога не
верует, а вот поди-ка, живет на земле все равно так же, как и я. Чудно, право! И что с ним только на том свете будет?
И послушайте, милый: я
верую, что вас именно для меня
бог привел
в Петербург из Швейцарии.
— А что, Лев Николаич, давно я хотел тебя спросить,
веруешь ты
в бога иль нет? — вдруг заговорил опять Рогожин, пройдя несколько шагов.
В бога не
веруют,
в Христа не
веруют!
— Вот это я люблю! Нет, вот это лучше всего! — выкрикивал он конвульсивно, чуть не задыхаясь. — Один совсем
в бога не
верует, а другой уж до того
верует, что и людей режет по молитве… Нет, этого, брат князь, не выдумаешь! Ха-ха-ха! Нет, это лучше всего!..
— Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне не
веруют. А что, правда (ты за границей-то жил), — мне вот один с пьяных глаз говорил, что у нас, по России, больше, чем во всех землях таких, что
в бога не
веруют? «Нам, говорит,
в этом легче, чем им, потому что мы дальше их пошли…»
— Как? — остановился вдруг князь, — да что ты! Я почти шутил, а ты так серьезно! И к чему ты меня спросил:
верую ли я
в бога?
Ты у меня этого мальчишку развратил (она опять указала на Колю); он про тебя только и бредит, ты его атеизму учишь, ты
в бога не
веруешь, а тебя еще высечь можно, милостивый государь, да тьфу с вами!..
…Люблю тебя более, когда ты влюблена
в меня! Вот тебе истина нагая. Но как сделать, чтобы ты
уверовала в эту правду? Авось поможет
бог! Нельзя же, друг, чтобы ты, наконец, не поверила мне… Покоряюсь всему с любовью к тебе, которая именно парит над подозрениями за старые мои, не оскорбляющие тебя, мимолетные привязанности. Это достойно и праведно…
— А тем, — отвечал тот прежним же озлобленным и огорченным тоном, — что она теперь не женщина стала, а какое-то чудовище:
в бога не
верует, брака не признает, собственности тоже, Россию ненавидит.
Павел вошел
в исповедальню с твердым намерением покаяться во всем и на вопросы священника:
верует ли
в бога, почитает ли родителей и начальников, соблюдает ли посты — отвечал громко и твердо: «Грешен, грешен!» «Не творите ли против седьмой заповеди?» — прибавил священник более уже тихим голосом.
— Я говорил, — продолжал Павел, — не о том добром и милостивом
боге,
в которого вы
веруете, а о том, которым попы грозят нам, как палкой, — о
боге, именем которого хотят заставить всех людей подчиниться злой воле немногих…
Не понимаю я многого, и так обидно, горько мне, что
в господа
бога не
веруете вы!
— Свиньи — и те лучше, не-чем эти французы, живут! Ишь ведь! Королей не имеют, властей не признают, страху не знают…
в бога-то
веруют ли?
Ну, положим, умные люди не
веруют, так ведь это от ума, а ты-то, говорю, пузырь, ты что
в боге понимаешь?
В бога учитель наш
веровал.
— Потому что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив
бога и
уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие,
в самом полном пункте? Это так, как бедный получил наследство и испугался и не смеет подойти к мешку, почитая себя малосильным владеть. Я хочу заявить своеволие. Пусть один, но сделаю.
В сорок седьмом году Белинский, будучи за границей, послал к Гоголю известное свое письмо и
в нем горячо укорял того, что тот
верует “„
в какого-то
бога”.
— Извольте, другими, — сурово посмотрел на него Николай Всеволодович, — я хотел лишь узнать:
веруете вы сами
в бога или нет?
А тут железные дороги, а тут вы… уж
в русского-то
бога я совсем не
верую.
Свинство
в том, что он
в бога верует, пуще чем поп…
— Бьюсь об заклад, что когда я опять приду, то вы уж и
в бога уверуете, — проговорил он, вставая и захватывая шляпу.